Автор: Admin Дата: 17 декабря 2009 Категория: Галлерея

Галлерея : Блокада Ленинграда. А трупы везут и везут беспрерывно...

27 января 1944г. - день снятия блокады Ленинграда.
В ту историческую ночь Ленинград не спал. Все слушали радио, в эфире разносились песни и музыка. Незнакомые люди поздравляли друг друга, обнимались и целовались, на глазах у многих были слезы счастья.

27 января 2009 года исполнилось 65 лет с момента полного снятия блокады Ленинграда. В этот день в 1944 году советские войска освободили город, который находился в осаде почти 900 дней. За это время на город было сброшено 107 тыс. авиабомб, выпущено около 150 тыс. снарядов. Только по официальным данным там умерли от голода 641 тыс. ленинградцев, погибли от бомбежек и обстрелов около 17 тыс. человек, около 34 тыс. были ранены.
В городе, абсолютно обреченном с точки зрения даже физиологических возможностей человека (зимой 1941-1942 годов норма выдачи хлеба колебалась между 125 и 500 граммами в сутки, зимой 1942-1943 - между 300 и 500 граммами, а кроме хлеба не было уже ничего), существовали правила выживания: выжили те, кто помогал, из последних сил, заботился, обогревал, кормил близких, кто тратил драгоценные калории на физические усилия борьбы. В городе соседствовали апатия и патриотизм. В городе идеалисты умирали от голода на собраниях и на рабочих местах, а циники собирали коллекции старинной живописи. В этом городе ели умерших соседей и выхаживали умирающих, отдавая им свой хлеб. В блокадном Ленинграде существовало много уровней параллельных жизней.





Новоселье

И вновь зима. Летят, летят метели.
Враг все еще у городских ворот.
Но я зову тебя на новоселье.
Мы новосельем встретим Новый год.

Еще враги свирепый и бесцельный
ведут обстрел по городу со зла,
и слышен хруст стены и плач стекла…
Но я тебя зову на новоселье.

Смотри─вот новое мое жилище…
Где старые хозяева его?
Один в земле, других нигде не сыщешь,
Нет ни следа, ни вести─ничего…

И властно воцарялось запустенье
В когда-то светлом, радостном дому.
Дышала смерть на городские стены,
Твердя: «Быть пусту дому твоему…»

Здесь холодом несло из каждой щели.
Отсюда человек ушел…
Но вот зову тебя на новоселье,
Под этим кровом встретить Новый год.

Смотри─я содрала с померкших стекол
Унылые бумажные кресты.
Зажгла огонь─очаг лучист и тепел,
Сюда вернулись люди: я и ты.

О, строгие взыскательные тени
былых хозяев дома моего,
благословите наше поселенье,
покой и долголетие его.

И мы тепло надышим в дом, который
был занят смертью, погружен во тьму…
Здесь будет жизнь!

Ты жив, ты бьешься, город,─
не быть же пусту дому твоему.

Ольга Берггольц


Кожаные перчатки
Поезд в пути уже вторую неделю, бежит через всю зимнюю снежную Россию, от океана к Уралу и дальше на Запад. В вагоне уже давно все отоспались, перезнакомились, давно перечитаны все книги, обсуждены все злобы дня, сыграны все партии в шахматы, надоел до омерзения «козел», даже чай не пьется, даже пиво почему-то кажется кислым и стоит недопитое в темных бутылках под светлыми бумажными стаканчиками.
И вот как-то под вечер в одном из купе собирается мужская компания, и кто-то предлагает, чтобы каждый по очереди рассказал «самый страшный случай из своей жизни». Чего-чего, а страшного за спиной у каждого немало. Один горел в самолете, другой — в танке, третий чуть не погиб на торпедированной подводной лодке. Еще одного расстреливали, и он, с пробитым насквозь легким, трое суток пролежал под горой мертвецов.
В дверях купе стоит, слушает немолодой, маленький и худенький, как подросток, человек в форме гражданского летчика. Засунув руки в боковые карманы своей кожаной коричневой курточки, он курит толстую дорогую папиросу, перекидывает ее то и дело из одного угла рта в другой и, прижимаясь затылком к косяку двери, резко и нервно выбрасывает в потолок густую струю синего дыма. Слушает он, почти не глядя на рассказчика, но, чем дольше слушает, тем сильнее волнуется, тем чаще и глубже затягивается...
Внезапно лицо его наливается кровью, он делает несколько быстрых, лихорадочных затяжек, торопливо и даже судорожно запихивает папиросу в набитый окурками металлический ящичек на стене и, повернувшись к рассказчику, перебивает его:
— Ст-той! П-погоди! Д-дай мне!..
Губы его прыгают. Лицо дергается. Он — заика, каждое слово выталкивается из него, как пробка из бутылки.
— С-самое ст-трашное? — говорит он и кривит губы, делает попытку изобразить ироническую усмешку.
— Самое страшное, да? Т-тонули, говоришь? Г-горели? С м-мертвецами лежали? Я т-тоже т-тонул. Я тоже г-горел. И с покойниками в об-б-бнимочку лежал. А в-вот с-самое ст-трашное — это когда я в сорок втором году письмо получил из Ленинграда — от сынишки... д-д-десятилетнего: «П-п-папочка, — пишет, — ты нас п-прости с Анюткой... м-мы в-вчера т-т-в-вои к-кожаные п-перчатки св-варили и с-с-съели»...
Алексей Пантелеев, «Маленькие рассказы», 1962 г.

........................................
Водопровод и канализация не работают уже несколько дней. Воду приходится брать в подвале соседнего дома, подолгу стоять за нею в очереди. Сегодня дворник ходил по квартирам нашего дома и забивал гвоздями двери в уборные. Общественные уборные давно закрыты. Как найти выход из создавшегося положения? Придется подыскать укромное место в каком-нибудь пустующем здании.
.......................................
Каждый день в городе возникают пожары. Воды нет, тушить нечем. Сгорает много больших домов. Предусмотрительная публика укладывает в чемоданы и мешки наиболее ценные вещи, чтобы в случае пожара не оказаться без самого необходимого.
.......................................
По-прежнему огромные очереди за хлебом. Надо стоять в очереди с 6-7 часов утра до середины дня, чтобы получить хлеб. Занимать очередь за хлебом после 10 часов утра не имеет смысла, т. к. вечером хлеб в булочные не поступает.
.......................................
На Конногвардейском бульваре и Адмиралтейском проспекте обращают внимание на себя погибающие троллейбусы, ходившие когда-то по Невскому. Из трех десятков машин, брошенных на улицах, половина уже приведена в негодность – стекла этих машин разбиты, части двигателей и оборудования расхищены. Некоторые троллейбусы превращены в уборные.
........................................
В городе безотрадная картина, воды нигде нет в водопроводе, скалывают лед на мостовой около пожарища от замерзшей водопроводной воды, пролитой при тушении пожара, ходят на Обводный канал и на реку Фонтанку и, кому близко, на Неву и берут воду с берега, где придется, рассчитывая, что канализация всюду замерзла, заводы не работают и поэтому спускных грязных вод нет. Но это неверно, так как самые русла этих водоемов сильно загрязнены. Снег всюду грязный и при растапливании дает грязную воду с дурным запахом.
........................................
В поликлиниках очень много больных на запись к врачам и очереди даже для вызова врача на дом. Врачи приходят к больным на дом только через дней 7-12 после вызова. В городе много заболеваний желудочными болезнями, главным образом поносы, вконец истощающие людей. Есть уже заболевания сыпным тифом, как следствие отсутствия бань, которые давно закрылись за отсутствием воды, топлива и света. Мыла также недостаток…
.........................................
Вчерашний день в городе многие не получили хлеба – не хватило. Сегодня с ночи у булочных бесконечные хвосты – ждут привоза хлеба, но многие булочные весь день закрыты – хлеб не доставлен. Люди, замерзая от стояния на одном месте при тридцатиградусном морозе, уходят домой погреться, не получив хлеба в течение всего дня. А трупы везут и везут беспрерывно в морги и на кладбища.
.........................................
На Никольском меня застал артиллерийский обстрел. Я не успела вбежать в парадную, и один осколок попал мне в ногу, а другой в руку. Умирать очень страшно. А тут буквально чувствуешь, как жизнь выходит из тела с каждой каплей крови. Я вползла в парадную и лежала в луже крови, крича: "Помогите! Спасите!" Какая-то женщина (их несколько пряталось в парадной) сказала мне утешительно: "Да, где уж тут помогать, милая. Теперь уже все равно на тот свет!"
.........................................
Кража карточек – заурядное и страшное явление, нет, пожалуй, ничего страшнее потере карточек семьи – это равноценно смерти. Очень часто в магазине, на улице слышится истошный душераздирающий крик, и уже по крику узнаешь: украли карточки, вырвали из рук хлеб и т. д.
.........................................
Скоро уже месяц, как умерла с голода Анна Яковлевна Звейнек, лежит в промерзшей, захламленной комнате черная, высохшая, с оскаленным ртом; убирать и хоронить ее никто не торопится, все без сил и равнодушны.
.........................................
В столовую зашел мужчина лет сорока, и, простояв в очереди около двух часов, получил по карточке по две порции супа и каши. Суп ему удалось съесть, а каша осталась. Подошедшая официантка обнаружила, что он умер, сидя за столом. Послали за милиционером. Публика не расходилась. Всех интересовало, кому достанется каша.
.........................................
На улицах расклеены объявления о том, что желающие эвакуироваться должны явиться по определенному адресу и срочно получить направление на эвакуацию, последние эшелоны уходят 6, 7, 8 апреля. Эвакуация идет бешеная, последние сроки многих сдвинули с места, да и ужас бомбежки и непрекращающегося обстрела сыграл свою роль. Векслер вчера была на Финляндском вокзале, говорит, напоминает "Ходынку". Зинаида Епифановна сегодня оформила расчет в ГПБ, предполагает в ближайшие два дня уехать. Она, как и большинство, уезжая, бросает квартиру и вещи на разграбление.
..........................................
Кладбища завалены (не зарытыми). Родственники оставляют своих покойников просто на улице в темноте и убегают. Тогда попечение берет на себя милиция. Грузовик, в котором мертвые дети уложены штабелем.
..........................................
В самый канун 1942 года, поздно вечером я возвращалась домой из Дома радио. Стояла морозная погода, а к ночи еще похолодало – градусов, наверное, 20, не меньше. Кругом сугробы, снег под ногами скрипит и кругом ни души. От голода еще холоднее кажется. Я подхожу к Садовой, и тут прямо на меня несется легковая машина. Я в сторону, чуть не упала. Машина проехала немного, остановилась, оттуда вылезает женщина какая-то в шубке с бутылкой шампанского, другая, затем мужчина. "Стреляют" из одной бутылки, второй, из машины высовываются руки со стаканами, шум, смех. Они пьют, садятся в машину, которая так же стремительно уносится в ночь.
Я, окаменев, смотрю им вслед и глазам своим не верю – уж не привиделось ли мне все это – шикарные шубы, перманент, шампанское. Так эта картина и стоит перед моими глазами вот уже который десяток лет.
.........................................
Собирали траву на городских газонах. Переработку вел фасовочно-пищевой комбинат. Были созданы пункты по приему. Собравшим 25 килограммов травы выдавали дополнительные карточки на хлеб. Ежедневный сбор - до полутора тонн. Траву заквашивали и отправляли в холодильники. Затем она поступала в столовые - для "травяных щей". Самый большой деликатес - крапива. Из одуванчиков варили кофе. В Елисеевском магазине на Невском без карточек можно было купить лебеду. Но это - уже в 42-м, а в 41-м еще не знали, что нужно запасаться травой...
..........................................
В это время руководству города на самолетах доставляли фрукты. "Был у Жданова по делам водоснабжения. Еле пришел, шатался от голода... Шла весна 1942 года. Если бы я увидел там много хлеба и даже колбасу, я бы не удивился. Но там в вазе лежали пирожные буше"...
..........................................

Дневник Тани Савичевой
Автор: Татьяна Синицына
24 Января 2007, 09:00



Двенадцатилетняя ленинградка Таня Савичева начала вести свой дневник чуть раньше Анны Франк, жертвы Холокоста. Они были почти ровесницами и писали об одном и том же - об ужасе фашизма. И погибли эти две девочки, не дождавшись Победы: Таня – в июле 1944, Анна – в марте 1945 года. «Дневник Анны Франк» был опубликован после войны и рассказал о своем авторе всему миру. «Дневник Тани Савичевой» не был издан, в нем всего 7 страшных записей о гибели ее большой семьи в блокадном Ленинграде. Эта маленькая записная книжка была предъявлена на Нюрнбергском процессе, в качестве документа, обвиняющего фашизм.
Сегодня «Дневник Тани Савичевой» выставлен в Музее истории Ленинграда (Санкт-Петербург), его копия - в витрине мемориала Пискаревского кладбища, где покоятся 570 тысяч жителей города, умерших во время 900-дневной фашистской блокады (1941-1943 гг.), и на Поклонной горе в Москве.
Детская рука, теряющая силы от голода, писала неровно, скупо. Хрупкая душа, пораженная невыносимыми страданиями, была уже не способна на живые эмоции. Таня просто фиксировала реальные факты своего бытия - трагические «визиты смерти» в родной дом. И когда читаешь это, цепенеешь: «28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12.30 ночи.1941 года».

«Бабушка умерла 25 января в 3 часа 1942 г.».
«Лека умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 г.».
«Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа дня. 1942 год».
«Дядя Леша, 10 мая в 4 часа дня. 1942 год».
«Мама – 13 марта в 7 часов 30 минут утра. 1942»
«Умерли все». «Осталась одна Таня».

…Она была дочерью пекаря и белошвейки, младшей в семье, всеми любимой. Большие серые глаза под русой челкой, кофточка-матроска, чистый, звонкий «ангельский» голос, обещавший певческое будущее.
Савичевы все были музыкально одарены. И мать, Мария Игнатьевна, даже создала небольшой семейный ансамбль: два брата, Лека и Миша, играли на гитаре, мандолине и банджо, Таня пела, остальные поддерживали хором.
Отец, Николай Родионович, рано умер, и мать крутилась юлой, чтобы поднять на ноги пятерых детей. У белошвейки ленинградского Дома моды было много заказов, она неплохо зарабатывала. Искусные вышивки украшали уютный дом Савичевых - нарядные занавески, салфетки, скатерти.
С детских лет вышивала и Таня - все цветы, цветы…
Лето 1941-го года Савичевы собирались провести в деревне под Гдовом, у Чудского озера, но уехать успел только Миша. Утро 22-го июня, принесшее войну, изменило планы. Сплоченная семья Савичевых решила остаться в Ленинграде, держаться вместе, помогать фронту. Мать-белошвейка шила обмундирование для бойцов. Лека, из-за плохого зрения, в армию не попал и работал строгальщиком на Адмиралтейском заводе, сестра Женя точила корпуса для мин, Нина была мобилизована на оборонные работы. Василий и Алексей Савичевы, два дяди Тани, несли службу в ПВО.
Таня тоже не сидела сложа руки. Вместе с другими ребятами она помогала взрослым тушить «зажигалки», рыть траншеи. Но кольцо блокады быстро сжималось - по плану Гитлера, Ленинград следовало «задушить голодом и сровнять с лицом земли». Однажды не вернулась с работы Нина. В этот день был сильный обстрел, дома беспокоились и ждали. Но когда прошли все сроки, мать отдала Тане, в память о сестре, ее маленькую записную книжку, в которой девочка и стала делать свои записи.
Сестра Женя умерла прямо на заводе. Работала по 2 смены, а потом еще сдавала кровь, и сил не хватило. Скоро отвезли на Пискаревское кладбище и бабушку – сердце не выдержало. В «Истории Адмиралтейского завода» есть такие строки: «Леонид Савичев работал очень старательно, хотя и был истощен. Однажды он не пришел на смену - в цех сообщили, что он умер…».
Таня все чаще открывала свою записную книжку – один за другим ушли из жизни ее дяди, а потом и мама. Однажды девочка подведет страшный итог: «Савичевы умерли все. Осталась одна Таня».
Таня так и не узнала, что не все Савичевы погибли, их род продолжается. Сестра Нина была спасена и вывезена в тыл. В 1945-м году она вернулась в родной город, в родной дом, и среди голых стен, осколков и штукатурки нашла записную книжку с таниными записями. Оправился после тяжелого ранения на фронте и брат Миша.
Таню же, потерявшую сознание от голода, обнаружили служащие специальных санитарных команд, обходившие ленинградские дома. Жизнь едва теплилась в ней. Вместе со 140 другими истощенными голодом ленинградскими детьми девочку эвакуировали в Горьковскую (ныне – Нижегородская) область, в поселок Шатки. Жители несли детям, кто что мог, откармливали и согревали сиротские души. Многие из детей окрепли, встали на ноги. Но Таня так и не поднялась. Врачи в течение 2-х лет сражались за жизнь юной ленинградски, но гибельные процессы в ее организме оказались необратимыми. У Тани тряслись руки и ноги, ее мучили страшные головные боли. 1 июля 1944 года Таня Савичева скончалась. Ее похоронили на поселковом кладбище, где она и покоится под мраморным надгробием. Рядом - стела с барельефом девочки и страничками из ее дневника. Танины записи вырезаны и на сером камне памятника «Цветок жизни», под Санкт-Петербургом, на 3-ем километре блокадной «Дороги Жизни».
Таня Савичева родилась 25 января, в день поминовения святой мученицы Татианы. Оставшиеся в живых Савичевы, их дети и внуки, обязательно собираются за общим столом и поют «Балладу о Тане Савичевой» (композитор Е. Дога, слова В. Гина), которая впервые прозвучала на концерте народной артистки Эдиты Пьехи: «Таня, Таня… твое имя - как набат на всех наречьях…»

Нельзя сердцу прекращать помнить, иначе - пресечется род наш человеческий.

Источник: обозреватель РИА «Новости»


18 января 1943 года в 9.30 утра на восточной окраине Рабочего поселка № 1 части 123 сбр Ленинградского фронта соединились с частями 372 cд Волховского фронта. В полдень в Рабочем поселке № 5 соединились части 136 сд и 61 тбр Ленинградского фронта с частями 18 сд Волховского фронта. В тот же день, 18 января, после упорных уличных боев был полностью очищен от вражеских войск Шлиссельбург. К концу дня южное побережье Ладожского озера было освобождено, и через создавшийся коридор шириной 8-11 км Ленинград получил сухопутную связь со страной.





Блокадный Ленинград спасали слепые слухачи


Об ужасах Ленинградской блокады написаны тысячи книг. Тем не менее из воспоминаний очевидцев мы постоянно узнаем новые и новые детали. Особенной выставкой отмечает грядущие годовщины прорыва и снятия блокады Музей истории Санкт-Петербургской организации Всероссийского общества слепых. Петербуржцы и гости города могут увидеть уникальные материалы о слепых бойцах Красной армии, защищавших Ленинград. При помощи специальных машин они «выслушивали» ночное небо, предупреждая командование о налетах фашистских бомбардировщиков задолго до их появления в небе над блокадным городом.



«Незрячие вовсе не беспомощны!»
- Уделом слепых в России всегда было нищенство, - рассказывает хранитель небольшого музея Владислав Куприянов. - Этой экспозицией мы хотели продемонстрировать, что слепые вовсе не так беспомощны, как об этом думают многие. Люди, лишенные зрения, способны продуктивно трудиться, быть полезными для общества и даже защищать Родину.
В первые месяцы Великой Отечественной войны подавляющее большинство незрячих было эвакуировано из Ленинграда в глубокий тыл. Во вражеском кольце по собственной воле осталось около 300 инвалидов по зрению - ученики спецшкол и работники нескольких предприятий. Они трудились наравне со всеми осажденными - плели сети для маскировки города от налетов, шили туфли для раненых. В воинских частях и госпиталях выступали слепые музыканты и певцы. И именно в блокадном Ленинграде впервые в истории Российской армии незрячие люди были призваны на воинскую службу.
- В самом конце 1941 года в город на Неве поступили особые акустические аппараты - звукоулавливатели, - рассказывает Владислав Куприянов. - Это были прадедушки современных радаров. Принцип их действия был основан на улавливании звука с помощью простейших механизмов - системы труб разного размера. Первоначально работать с ними поставили обычных красноармейцев. Вскоре, однако, их место заняли слепые.

Женщин забраковали сразу
По словам Владислава Тимофеевича, идея привлечь к работе на акустических аппаратах слепых появилась в штабе городской ПВО. На самом высоком уровне ее обсуждали больше месяца. Многие высокопоставленные офицеры скептически относились к самой мысли о том, что инвалидов можно призвать на военную службу.
- По воспоминаниям военных, большую роль в решении вопроса о мобилизации незрячих сыграла книга Короленко «Слепой музыкант», - говорит Владислав Куприянов.
- В ней рассказывается о слепом музыканте, обладавшем невероятным слухом. Когда сверху было получено «добро», офицеры ПВО и обратились в Общество слепых.
Готовность поступить на военную службу выразили практически все незрячие, оставшиеся в городе. По указанию командования отборочная комиссия отказалась от услуг слухачей-женщин. Первоначальную медкомиссию прошли 30 человек. 20 незрячих попали на особые курсы. 12 из них, те, что обладали самым острым слухом, были зачислены в действующую армию.

Слепой служил в паре со зрячим
- Первыми красноармейцами-слухачами стали Яков Львович Зобин и Алексей Федорович Бойко, - продолжает Владислав Куприянов. - И тот и другой прошли всю войну и неоднократно награждались медалями. Каждый слухач служил в паре со зрячим красноармейцем. Тот разворачивал трубы звукоулавливателя в разные стороны, а слухач лишь подносил ухо к маленькому отверстию.
Уже в первые месяцы службы незрячим красноармейцам удалось добиться невероятных успехов. Они узнавали о приближении фашистских самолетов задолго до того, как они входили в ленинградское небо.
- Их слуховые способности очень быстро развились в нужном направлении, что дало наземным службам просто невероятные возможности, - говорит Владислав Куприянов. - За несколько десятков километров слепой слухач мог не только узнать о приближении самолета, но и определить его марку. Слухачи запросто отличали советские самолеты от фашистских и, более того, по шуму мотора сообщали зенитчикам о том, что приближается «Хейнкель» или «Юнкерс». Самолеты тогда летали медленнее, чем сейчас, так что времени для подготовки к отражению налета у зенитчиков было предостаточно. В городе ничего еще было не слышно и не видно, а слухачи уже докладывали о приближении фашистских самолетов.

Забытый подвиг
Количество жизней, спасенных слепыми слухачами, невозможно, наверное, подсчитать даже теоретически. Каждый месяц благодаря их работе отражались сотни налетов. До сих пор, однако, в Санкт-Петербурге нет постоянной экспозиции, посвященной подвигу незрячих людей.
- К большому сожалению, в послевоенные годы их работе большого значения никто не придавал, - сетует Владислав Куприянов. - О том, что в Красной армии служили инвалиды, после войны не говорили лет двадцать. О слухачах вспомнили лишь в конце 1960-х, когда большей части из них уже и в живых-то не было.
Последний из них умер в 1973 году. Так что рассказы большинства людей редкой профессии остались недоступны для потомков.

До наших дней тем не менее дошли как фотографии слухачей из блокадного города, так и их личные вещи. Увидеть их все желающие могут в ДК имени Щелгунова, расположенном на Шамшевой улице.

Сергей Андреев

Другие новости по теме:

• Марк Шагал | XXe | Marc Chagall
• Сочные изображения цветов всех времен года
• Карикатурист Павел Качински
• СССР в фотографиях- 11001шт.
• Все банкноты России, Деньги России
• Старый Петербург, Дореволюционные фото Санкт-Петербурга
• Российская Империя в цвете. В фотографиях Сергея Михайловича Прокудина-Горского (1863-1944)

Ключевые теги: